Правила хранения махновских кладов. Part Two

Гений этого места так распорядился его судьбой, что практически никто из тех джентльменов, которые обращали на него внимание, не могли сделать правильных выводов из этнической, социальной, экономической и культурной парадигмы будущей столицы шахтерского края. Как-то само собой всегда разумелось, что пролетарский характер Юзовки не располагает к неорганизованной деятельности. Еще бы, ведь первый президент Криворожско-Донецкой республики Сергеев и по сей день втолковывает  посетившим его монумент на Святых горах: «Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо!(Артем)». Какая уж тут анархия!

Идеологическая сущность юзовского гегемона всем, кто обращался к его портрету, рисовалась абсолютно однозначной — монолит, рожденный побеждать в классовых боях на стороне РКП(б). Он и побеждал конечно в этих самых классовых боях, но порой не на той стороне. Сегодня мы знаем, что шахтерские полки воевали не только в «железных» донецких дивизиях, но и во вполне «белых» дроздовских соединениях. В великом множестве горняки, металлурги, химики, железнодорожники были рассеяны по различным бандам и бандочкам. Не побрезговали и махновской повстанческой армией. Или вам пример профессионального рабочего Задова недостаточно убедителен?

Тут мы подходим к тому, что партизанский характер действий повстанцев гражданина Михненко рождал у них и партизанский же менталитет. Быт банды хорошо изучен в специальных исследованиях (заказанных, кстати, еще ОГПУ в 20-е годы). Он был весьма непритязателен и, естественно, что все было на виду. В том числе и казна. Так называемая казна. Источник тех самых несметных богатств, ушедших в неуловимые клады. И документальные свидетельства (бывших махновцев и красных соратников к ним присылаемых), и художественные произведения едины в том, что казна Махно представляла собой некий сундук (сундуки), возимый на тачанке. По-другому и быть не могло — не в банк же за деньгами при каждой надобности ходить! Тем более, что «идейный анархист» Махно не признавал ассигнаций, а если шутки ради выпускал свои собственные, то выглядели они так. Лист из обычной школьной тетрадки, на котором деревянным клише отпечатывалась картинка — хата под стрихой, танцующая дивчина, а из-за тына за ней подглядывает казачок. Цифра, обозначающая номинал и надпись — «Гэй, кумэ, нэ журись, в Махна гроши завэлысь».

Пожалуй первым, кто описал махновскую казну, был Алексей Толстой. Сделал он это в 1924 году в романе «Ибикус, или похождения Невзорова». «Красный граф» водил дружбу с чекистами, обеспечившими его возвращение в Советскую Россию из эмиграции двумя годами раньше, поэтому есть все основания предполагать хорошее знание предмета Алексеем Николаевичем. Вспомним, как герой романа Невзоров попал к атаману Ангелу (под этим именем выведен Махно):

«Семен  Иванович  сделался  бухгалтером  при разбойничьей казне. В тот же день его посадили на тачанку, рядом с  двумя дюжими казаками и кованым сундуком, набитым деньгами и золотом, и опять  — атаман в кресле на ковре впереди, за ним  пятьдесят  троек  —  залились  в степь».

Вот из этого кованного сундука и платилось за все — оружие, продовольствие, информацию. Оттуда брались деньги на оплату войска. Странно было бы думать, что банду можно держать исключительно «на проценте» — сколько награбишь, мол, все твое. Нет, деньги выдавались время от времени из казны. И господа разбойнички  умели их сплавить в один момент. Толстой и об этом написал:

…атаманцы,  рослые,широкие, прочерневшие от непогоды и  спирта,  —  в  тех  самых  шинелях  и картузах, в которых еще так недавно угрюмо  шагали  по  Невскому  под  вой флейт, — шли на фронт, на убой, — те  самые,  знакомые,  бородатые,  сидят теперь у телег на войлочных кошмах под осенними звездами. Режутся в карты, в девятку, кидают толстыми  пачками  деньги«.

Надо помнить еще, что банды Махно не были единым телом, они делились на воинские  подразделения — полки, батальоны, роты и батареи. В лучшие времена были у Махно и бронепоезда. Все они держались на общем интересе, на крестьянской идеологии борьбы за волю и землю. Но, конечно же, до дисциплины регулярной армии было далеко. Дезертирство в годы Гражданской войны было обычным делом во всех лагерях — и у белых, и у красных и у зеленых. Во второй половине 1919 года армия Махно серьезно потеряла в численности не только в боях, но и после боев. Многие мужички разбегались по селам, многие юзовские рабочие возвращались к своему кайлу и лопате. С собой из банды несли они все, что «накопили непосильным трудом». Понятно, что вчерашние работники ножа и топора старались понадежней спрятать золотишко от нескромных взглядов соседей и Советской власти. Крестьяне золотые монеты часто закапывали в огородах ( в клуне, оно надежней-то будет), рабочие, люди мастеровитые, любили изобретать тайники прямо в своих землянках и домиках, примостившихся у закопченых заводских стен да в тени обветшалых шахтных копров. Так родились многочисленные «махновские» клады, о которых на Донбассе всегда любили посудачить. Народная память сохранила информацию о том, что тот или иной член местного сообщества в годы «гражданки» долго отсутствовал. Хрен его разберешь, где его носило — то ли у красных Петро воевал, то с Махном Ивана судьбина по степи носила. Ну, если такой Петро или Иван вдруг ни с того ни с сего делал крупную покупку, соседи были уверены — на махновское золотишко зажил человек!

Ветераны донецкой милиции могут припоминают как в шестидесятые годы, когда Донецк стал активно сносить ряды старых халуп, чтобы построить кварталы современного жилья, во множестве стали находится такие клады. То при сносе старого дома кубышка с серебрянными монетами царской чеканки выпадет на свет божий, то пионеры на развалинах старой кроватной фабрики найдут сверток с золотыми кружечками, кои так любил идейный борец за денежные знаки  Остап Бендер. И не менее идейный борец с государственным строем Нестор Иванович  Михненко.

Но вот, что насторожило, удивило тогда наблюдательных участковых и оперов, которым порой приходилось заниматься «дарами земли донецкой».  Во-первых, многие дела по находкам таких кладов, почему-то забирали себе немногословные пареньки с красными книжечками, на которых золотом светилось «КГБ  СССР», а во вторых, тот факт, что большинство находок  из числа крупных  приходились на три  донецких  географических пункта. Для начала это Ларинка с соседней Александровкой, потом поселок бывшей шахты «Ветка», ну, и, наконец, — частный сектор  у Кальмиуса от нынешнего проспекта Дзержинского и южнее. В народе его еще иногда именовали «еврейской(жидовской) колонией. К тому времени кто там только не жил, но предание сохранило факт того, что от Юза и до самой коллективизации здесь обитало большое количество еврейских ремесленников и рабочих. Тех самых, из которых в свое время вышел и приснопамятный Лева Задов…

Правила хранения махновских кладов. Part One